— Я бы поверил тебе, не приди ты на совет с этой замечательной палкой. — Я ткнул ею ему в грудь, и Стёнен упал на спину.
Надо сказать, мне это не доставляло удовольствия. Почти не доставляло. Будь моя воля, я бы просто сразу прикончил его, без всяких избиений.
— Ты! — поперхнулся тот. — Тебя распнут! Нет никаких доказательств! Тебе никто не поверит! Николо! Николо!
Я понял, что он зовет слугу, и не слишком сильно огрел его по плечу.
— Твой лакей не появится, магистр. И ты, кажется, не понял всю серьезность ситуации. Мне плевать на доказательства. Главное во всем этом — я знаю, что ты подсыпал отраву в вино и подсунул бутылку Шуко. Все остальное не важно. И знаешь почему? Потому, что я не пойду к магистрам или городским властям. Я сам свершу суд над тобой.
— Ты не мож…
Я ударил его по голени, и он взвыл.
— Ну-ка, еще раз скажи, что я могу, а чего нет.
— Я ничего не делал! Я невиновен!
— Не старайся. И не ори. Сюда никто не придет. И тебя никто не услышит. За смерть Шуко ты ответишь. Передо мной. И прежде, чем ты умрешь, я постараюсь сломать тебе все кости. Превращу их в порошок, а тебя — в отбивную.
Он попытался отползти:
— Зачем ты это делаешь?!
Я с удивлением поднял брови:
— Быть может, мы с цыганом и не были близкими друзьями, но сражались плечом к плечу. Мы довольно многое пережили вместе, а теперь он в могиле. А ты жив. Я считаю это несправедливостью.
— Хорошо! Хорошо! — Он явно счел, что говорит с умалишенным. — Я признаюсь!
Я расхохотался, размахнулся, и трость прошелестела в опасной близости от его лица, так что он взвизгнул.
— Ты меня не слушаешь! Мне плевать, признаешься ты или нет. Не будет никакого суда, магистров и прочей ерунды. Я не дам тебе шанса выкрутиться.
— Ты сумасшедший! — Теперь на его лице появился ужас.
— Рад, что ты это понял, — отвесил я поклон.
— Если ты убьешь меня, тебе не спрятаться! Рано или поздно тебя найдут! И даже Гертруда больше не спасет.
— А мне плевать. Пожалуй, для начала я раздроблю тебе пальцы на руках, — сказал я, занося трость для нового удара.
Он оскалился и наконец-то крикнул:
— Убей его! Чего ты ждешь?!
Дверь в темной половине комнаты лопнула точно мыльный пузырь, разлетелась на лучины, и размытый силуэт ринулся на меня. Я был готов к этому, так что швырнул фигуру и отшатнулся назад, сбрасывая с пальцев дремлющий знак.
Я не попал ни в первый, ни во второй раз, но темная сущность, чтобы избежать гибели, невероятно быстро отклонилась в сторону, прекратив атаку, замедлилась и встала у выхода из комнаты так, чтобы я не смог убежать. Это был худой, изможденный мужчина с серым пористым лицом и глубокими складками вокруг рта. Ничем не примечательная душа, если бы не пальцы, заканчивающиеся восьмидюймовыми когтями, сотканными из тьмы.
— Окулл, — сказал я, переложив трость в левую руку и выставляя перед собой кинжал. — Как ты убедил его сотрудничать?
Стёнен лишь зло рассмеялся, и я краем глаза увидел, что он вновь пытается сесть. Я, используя опыт Мириам, окружил себя тремя крутящимися знаками. Пускай они не были такими мощными, как у моей учительницы, но заставили окулла не спешить.
— Ты все равно покойник, — произнес магистр.
Душа прыгнула, но до меня так и не добралась. С десяток знаков ударили со всех сторон, оплели окулла коконом из жгучих стальных сетей, прижали его, воющего, к полу, и в комнату стали входить магистры. Павел, Николет, Григорий, Луиза и Рикард.
— Слава богу, вы успели! — крикнул Стёнен. — Вяжите его! Он натравил на меня своего ручного окулла!
— Заткнись, Стёнен, — мрачно бросила Николет. Вид у нее был такой, словно ее вот-вот стошнит от отвращения.
Тот осекся, побледнел и последовал ее совету. Заткнулся.
— Ван Нормайенн, ты не возражаешь? — спросила Луиза, вооруженная широким кордом, набалдашник которого был украшен ярко-синим звездчатым сапфиром.
— Будь так любезна, — улыбнулся я. — В конце концов, не я его обездвижил.
Магистр благодарно улыбнулась мне в ответ и прикончила окулла.
— Откройте окно. Здесь смердит падалью, — попросила Николет, и Григорий исполнил ее просьбу, впуская в помещение свежий, пахнущий дождем воздух.
Павел подошел ко мне, забрал трость:
— Дальше мы сами, ван Нормайенн.
Я понял намек, кивнул на прощанье глядящему на меня с ненавистью Стёнену и отправился восвояси.
Карл ждал меня в прихожей, сидя на стуле и вытянув ноги в начищенных сапогах.
— Ты выглядишь довольным.
— Есть немного, — пришлось признать мне. — Теперь могу с чистой совестью уехать из Арденау.
— Не ты один, — хмыкнул он. — Меня отправляют в Чергий. Оттуда пришли горячие новости.
— Что? Князь Горловиц освободил страну от захватчиков?
— Князь Горловиц упал с лошади и умер через четыре дня, так и не приходя в сознание.
— Экая печаль, — пробормотал я, вспоминая разговор с отцом Мартом. — И кто теперь претендует на корону? Жиротинец?
— Этого я не знаю.
Мы спустились на улицу. Дождь все так же шел, он даже усилился, и Карл, ворча, словно медведь, натянул на черные волосы капюшон. Я же думал о том, что, возможно, среди благородных чергийцев вновь начнется резня из-за неожиданной смерти князя. Конечно, если церковь не возьмет ситуацию под контроль.
Мы шли от одного корпуса Крылатого дворца к другому, когда у нас над головой раздался звон разбивающегося стекла и на землю, вместе с тусклыми осколками, рухнул человек.