— Помнишь, как мы познакомились?
— Прекрасно помню. В один не чудесный летний день, когда я увидел дым и оказался в разоренной наемниками деревушке. Я нашел тебя на пороге сгоревшей церкви.
— Наемники Александра-Августа. Они пришли к нам утром. Из-за того, что в церкви была икона в серебряном окладе. И подсвечники. И утварь. В нашей деревне эти вещи хранились больше ста лет, и я еще мальчишкой их начищал. Солдаты хотели забрать все, а я не пустил их и этим разозлил.
Я смекнул, куда он клонит:
— Только не говори, что считаешь, будто, если бы отдал им все без сопротивления, они бы не учинили бойню.
— В том-то и беда, Людвиг. Я не знаю, — с тоской произнес он. — Быть может, они бы удовлетворились грабежом и прошли мимо, оставив нас в покое. Я был упрям и считал, что Господь должен защитить свой дом, но он, как видно, в это время был занят куда более важными делами, чем спасение каких-то селян. — Проповедник горько усмехнулся.
— Ты не виноват в смертях других.
— Возможно, ты и прав, но я не попрошу у тебя об услуге, которую стражи порой оказывают таким, как я, пока не буду уверен, что искупил свою вину.
— Их гибель — не твоя вина, — повторил я. — Те, кто умер в тот день, давно уже на небесах.
— Я рад, если это так, но мне не место в раю. Там я буду думать о том, что случилось, гораздо больше, чем здесь. Всем требуется искупление, Людвиг. Даже таким, как я. — Он встал. — Передай Вильгельму, что мне расхотелось сегодня играть в карты.
— Куда ты?
— В церковь.
Пугало было собралось увязаться за ним, но я покачал головой:
— Не стоит. Пусть побудет один.
Львенок должен был скоро вернуться, а у меня оставалось незаконченное дело. Так что я поднялся и постучал в его комнату, надеясь застать там Франческу.
— Кто?
— Людвиг.
Она открыла, пропустив меня. Ее волосы были мокрыми, и девушка сушила их полотенцем. Ванна с остывшей водой все еще стояла здесь — слуги не успели ее вынести. Огонь в кованом очаге горел ярко, даруя тепло.
— Нам надо поговорить.
Законница посмотрела на меня с плохо скрываемым раздражением:
— Тебе не кажется, что ты лезешь в дела, которые тебя не касаются?
— Если ты думаешь, что мне есть дело до тебя и Львенка, то ошибаешься. — Я старался сохранять дружелюбный тон. — У меня много своей головной боли, так что с вашей я предпочитаю не связываться, особенно если меня не просят.
— Хм… — опешила она, на секунду потеряв весь боевой настрой. — Тогда я вообще ничего не понимаю. Я считала, ты станешь убеждать меня, что стражу с законницей нельзя быть вместе. Для чего же ты здесь? Дело в моей работе? У тебя неприятности и нужна моя помощь? Я не такая уж серьезная фигура, чтобы прикрыть тебя от остального Ордена, но сделаю все, что в моих силах.
— Ты вновь ошибаешься. Все дело в кинжале. Он похож на мой, но камень в нем черный, как ночь, в которой прячутся призраки.
Ее лицо осталось совершенно спокойным, и она, сев на стул, продолжила заниматься мокрыми волосами.
— Очень красиво описал.
— Ты не отрицаешь, что видела подобный кинжал?
— Но и не подтверждаю, Людвиг. Порой в молчании куда больше толка, чем в словах. Давай я послушаю тебя и решу, о чем стоит говорить, а где лучше промолчать. Что не так с этим ножиком?
— Он попал ко мне в руки прошлым летом. А до этого был у тебя. Какое-то время.
Ее ресницы едва заметно дрогнули:
— Кто это сказал?
— Инквизиция.
Наконец-то ее спокойствие дало трещину, и она посмотрела на меня с ужасом:
— Во что ты пытаешься меня впутать, страж?!
— Скорее наоборот — я пытаюсь выпутать, раз уж Львенка волнует твоя судьба. Поэтому и задаю вопросы. Послушай, Франческа. Я хочу считать тебя своим другом и не желаю никаких неприятностей. А из-за этого кинжала они витают вокруг и рано или поздно принесут беду.
— Я тоже хочу считать тебя другом, Людвиг, — ровно произнесла она. — Чем так опасен кинжал?
— Не могу сказать.
Франческа потрясенно подняла брови и с издевкой бросила:
— Просто великолепно! Ты требуешь от меня откровенности, но сам не готов ничего говорить.
— Тебе не стоит знать того, чего ты не знаешь. Это опасно.
— Опасно? Для кого? Тебя, Братства, людей или всего мира?
Я усмехнулся:
— Ты удивительно точно смогла ответить на собственные вопросы.
Ее глаза похолодели пуще прежнего:
— Извини, Людвиг. Я ничем не могу помочь.
— Ладно.
И снова я ее удивил.
— Ладно? Ты не будешь настаивать?
— Зачем? Я хотел поговорить по-хорошему. Ты этого не желаешь. Конечно, можно пригласить старину Пугало, чтобы он прижал тебя к стенке и показал свой любимый серп, но я не хочу огорчать Львенка. Сейчас о том, что ты связана с кинжалом, из стражей знаю только я. Вскоре в курсе будут и магистры.
— Не надо угроз.
— Это не угроза, Франческа, а факт. Я обязан доложить в Арденау о случившемся. А дальше — не моя забота, раз ты решила проявить упрямство и не хочешь мне помочь. Выкручивайся самостоятельно.
— Орден меня защитит.
— Рад слышать. Просто мне казалось, что ты замешана в этой истории случайно, но раз тебе есть что скрывать — значит, я ошибался. Больше не буду доставать тебя расспросами.
Я ушел прежде, чем она успела ответить.
Пугало в одиночестве раскладывало карты на столе в моей комнате. На меня оно посмотрело с жалостью, точно на умалишенного.