Моров жил страхом. Но не тем, что я когда-то ощутил в пораженном мором Солезино, — больным, липким, безнадежным ужасом неотвратимой господней кары. Здесь все было иначе. Люди боялись за свою жизнь, но в то же время собирались дорого ее продать, если войска возьмут неприступные стены.
До осады столицу края смогли покинуть многие мирные жители. Остались лишь глупцы, смельчаки да те, кому нечего было терять и некуда уезжать. Таких оказалось немного, и улицы сильно опустели.
Люди строили баррикады, разбирали оставленные дома, заваливая подступы к сердцу города — замку Жиротинца. Неработавшие молились в церквях или собирались на рынке, пытаясь обменяться продуктами или купить их. Цены на еду взлетели до небес.
Но гораздо хуже было положение с топливом — уже начались холода, а дерево, а уж тем паче уголь найти было непросто. Рубили деревья в парках, ломали заборы и деревянные постройки.
Разумеется, я не ходил по городу в одиночку. Его милость не слишком мне доверял, поэтому приставил двух своих шпионов. Они не мешали, держались позади и просто наблюдали, подходя ко мне лишь в тех случаях, когда дальше идти мне было запрещено. Обычно это случалось, если я оказывался возле продуктовых складов, казарм и укреплений.
Я не возражал и вел себя покладисто. Ровно до вечера, когда в миле от нас мягко громыхнула мортира и раздался уже ставший привычным свист.
Артиллеристы наемников вслепую долбили по городу, производя в день по четыре — шесть выстрелов. Обстрел наносил Морову значительные разрушения, и несколько городских кварталов, застроенных одноэтажными домами, оказались серьезно повреждены.
Но особенно жиротинцам досталось вчера, когда я увидел в действии одно из двух ядер, о которых говорил Горловиц. Оно было нашпиговано какой-то адовой смесью, взрывающейся намного сильнее, чем порох, и разнесло сразу пять домов, оставив после себя огромную дымящуюся воронку. В городе возникла паника. Кто-то орал, что это придумка хагжитских нехристей, другие — что зелье ведьм.
Не знаю, у кого Горловиц достал эту дрянь. Но только порадовался, что ее у него немного. Иначе Моров уже был бы стерт с лица земли.
Сегодня артиллеристы снова использовали страшное ядро. Оно черной тушей пронеслось над городом, врезалось в колокольню церкви Марии Всезаступницы, в восьмистах ярдах от меня, и, когда небо содрогнулось от грома, я бросился в ближайший переулок.
За спиной раздался грохот разрушающегося строения, крики ужаса, дробный стук разлетающихся во все стороны кирпичей, замогильный стон — это ударился о землю и лопнул бронзовый колокол. По улице, на которой я только что находился, прошел град каменных осколков, секущих плоть и дробящих кости.
Я не стал узнавать, что случилось с моими надсмотрщиками, стараясь затеряться в переулках Малой стороны. И через пятнадцать минут вышел на Гончарску. Люди, выбежав из домов, смотрели на густой столб желто-серого дыма на месте церковной колокольни. Женщины плакали, кто-то беспрерывно поминал черта.
На площади Млавской собрались бичеватели. Их было человек сорок — мужчин и женщин, облаченных в белые одежды. Они по очереди подходили к высокому священнику в плохо сшитой белой сутане, опускались на колени, снимая рубашку, обнажив плечи и спину. А тот наносил им по десять ударов хусарской плеткой. Белевшая на холоде кожа вздувалась розовыми рубцами, а затем лопалась, и одежду пропитывала кровь. Экзекуцию люди терпели с блаженными улыбками.
Я проходил достаточно близко, чтобы увидеть, как священник с фанатичными слезами на глазах подал руку истязаемому:
— Бог не позволит этому случиться, ибо ты жертвуешь собой ради него. Встань, прошедший пытки очищения, и остерегайся дальнейших грехов.
Очередная секта. Новое сумасшествие. Такие быстро появляются в тяжелое время, особенно когда поблизости нет обладающих церковной магией инквизиторов и каждый проповедник начинает мнить себя гласом божьим. Впрочем, исчезают они так же быстро, стоит прибыть дознавателям и зажечь костры.
Эти считали, что бог послал им испытание в виде слуги дьявола, князя Горловица, который желал забрать души горожан в ад. И, чтобы этого не случилось, они истязали свою плоть, показывая господу, что являются его рабами. На кой черт всевышнему рабы и исполосованные до крови спины, бичеватели отчего-то умалчивали.
Один из помощников проповедника окликнул меня:
— Обнажи свою спину, брат, и умоляй Господа о милости.
Я прошел мимо, и он стал искать какого-нибудь другого дурака. Сытое от уже пролитой крови Пугало с ленцой прогуливалось по площади, поглядывая по сторонам и пытаясь понять, что за ерунда здесь происходит.
Жахимска — короткая улочка, спрятанная среди опустевших складов Рыбного рынка, встретила меня тишиной. Кожевенную лавку с закрытыми тяжелыми ставнями я нашел без труда. Дверь тоже была заперта, но меня это не смутило, и я несколько раз стукнул в нее кулаком.
Вполне возможно, что информатор уехал из города, как и многие другие. Тогда все, что я делал в последнее время, было зря. Как говорится, не проверишь — не узнаешь.
Я ждал почти три минуты. Но так ничего и не дождался.
— Вот черт! — выругался я сквозь зубы и стал долбить еще сильнее, с периодичностью тарана, штурмующего городские ворота.
В соседнем доме дрогнула занавеска, но никто не вышел и не спросил, чего мне здесь надо. Наконец, когда я уже начал думать, что все напрасно, дверь приоткрылась буквально на дюйм.