Страж. Тетралогия - Страница 301

301

— Четырех грошей будет достаточно. Если можно, выдайте мне эквивалент этой суммы серебром.

— Не извольте беспокоиться. Желаете что-нибудь выпить?

— Воды. А также, будьте добры, бумагу, конверты и чернильницу.

Он шевельнул пальцем, и рядом со мной тут же вырос предупредительный мордоворот. Поставил на стол стакан с водой, чернильницу из моровского хрусталя, затем положил стопку дорогой флотолийской бумаги и гусиное перо.

Я взялся писать письма. Первое было для Мириам. Я кратко отчитался о том, где нахожусь, что нашел и что планирую делать дальше.

Второе предназначалось Гертруде. Я постарался уверить ее, что со мной все хорошо, и написал, что нашел Ганса. Не стал упоминать о монастыре, лишь о том холме, на котором зарыл останки неизвестного.

Запечатал конверты, написал имена и адреса.

К этому времени вернулся клерк. Поставил передо мной два столбика из крупных серебряных монет, внес данные об изменениях на счете в толстую книгу, завершая работу, коснулся моего запястья.

— Для вас два сообщения.

Конверты, которые он подал мне, все еще были теплыми. Я не знал, какой магией обладает эта контора, раз они способны за несколько минут перекидывать письма между отделениями, расположенными в разных странах, но, вне всякого сомнения, магия эта была удобной и прибыльной.

Первое письмо, точнее записка, была от Павла. Он писал, что Мириам известила его о моем приезде, и поэтому он будет ждать меня в Боровичах. Магистр указал адрес. Я совсем недавно проходил мимо этого дома.

Второе от Гертруды. Она беспокоилась обо мне, просила быть осторожным и сообщала, что теперь находится в Фирвальдене, решая дела Братства. Прежде чем уйти, я сжег оба письма в пламени свечи, которую любезно подвинул ко мне предусмотрительный клерк.

В сообщениях не было ничего важного или секретного, но привычки, которые вбивают в нас в школе, с годами не становятся слабее.

Протянув завернутый в вощеную бумагу кинжал Ганса, я попросил:

— Переправьте, пожалуйста, в Арденау. Для Братства стражей. Совету старейшин. Оплата за счет получателя.

Клинку моего друга нечего делать в Чергии. Его давно пора уничтожить. К тому же, если у меня его найдет кто-то из законников, — проблем не избежать.

Покончив с делами, я вышел на улицу, думая о Гере и о том, что мы не виделись с ней с середины лета, а значит, уже почти пять месяцев. Она до сих пор не знает того, что произошло в Шоссии. Мириам строго-настрого запретила мне говорить о черном кинжале кому бы то ни было. То ли опасаясь, что магистры затеют игру, которая повредит Братству, то ли не желая, чтобы у нее отобрали опасную игрушку.

Если честно, я часто жалел, что позволил своей учительнице убедить себя оставить ей кинжал, привезенный из Прогансу, и не уничтожил его вместе с клинком цыгана.

— Возможно, он — наша последняя надежда, Людвиг, — говорила она, и ее обычно ледяные глаза горели желанием разгадать загадку. — Мы должны иметь козырь в рукаве.

Теперь этот козырь с ней, и только сам черт знает, что она способна с ним сделать и как планирует использовать.

Трактир «Под берегом» находился через улицу. Отсюда были видны окраины, насыпь, на которой стояла огромная мортира, нацелившая свое жерло в небо над Моровом.

— Вам нужна комната, господин? — спросила меня пожилая хозяйка, встретив в дверях. — У нас есть несколько свободных.

— Нужна. А еще меня здесь ждут.

— Вверх по лестнице. Второй этаж. Там три двери, стражи снимают все комнаты, — сказала она, увидев кинжал.

Оказавшись наверху, я стукнул в ближайшую дверь, не дождался ответа, толкнул. Заперто. Подошел ко второй.

— Кого черти принесли? — раздался глухой голос.

Я вошел в комнату со скошенным потолком и васильковыми занавесками на двух маленьких окнах. За столом сидела девушка, и я на мгновение замер. У нее были светлые волосы, светлые пушистые ресницы, светлые брови, одета она была в мужскую рубашку и штаны для верховой езды. На поясе висел кинжал с сапфиром.

Ей было лет девятнадцать, очень стройная и совсем-совсем юная. На меня она посмотрела с некоторой долей удивления. Наверное, заметила ошеломленное выражение моего лица.

Мужчина, латавший иглой рубаху, мельком взглянул на меня и сказал девушке:

— Можешь быть свободна. Отдохни, пока не вернутся Близнецы.

Та молча встала, прошла мимо меня, обдав ароматом персика и заморской корицы, вышла, плотно затворив за собой дверь.

— Садись, ван Нормайенн. — Павел, перекусив нитку, кивнул на стул. — В ногах правды нет. Ты словно призрака увидел.

Я сел, бросив на пол свой рюкзак.

— Кто она?

— Тильда? Моя новая ученица. Похожа на Гертруду, не правда ли?

— Это только первое впечатление.

— Ну, поверю тебе на слово. — Его плоское, некрасивое лицо исказила кривая ухмылка. — Всяко ты нашего прекрасного магистра знаешь куда лучше, чем я.

Я пропустил этот колкий намек мимо ушей, наблюдая за тем, как он убирает иголку в маленькую коробочку.

На вид Павлу близко к пятидесяти, но его настоящий возраст для меня загадка. Он очень высок и для своего роста худ, отчего кажется долговязым и сутулым. Длинные руки, длинные ноги, тощая шея. Но при той силе, что скрывается в этом на первый взгляд нелепом теле, у меня язык не повернется назвать его слабаком.

Павел всегда напоминал мне богомола. Вялый, расслабленный, но когда надо — быстрый, стремительный, сильный и жестокий. Пожалуй, излишне жестокий. Даже если сравнивать его с Мириам, которая славится тем, что для достижения своих целей готова идти по дороге, выложенной трупами.

301