Страж. Тетралогия - Страница 269

269

Начался крутой подъем по скользкой почве, и довольно скоро я и думать забыл о чем-либо, кроме как о том, чтобы не грохнуться вниз и не переломать себе кости. Я порядком перепачкался в грязи, хватался руками за выступающие из тропы камни, подтягивался, переводил дух и лез дальше, пока не забрался в туман, ползающий по густому ельнику. Все вокруг стало не только мрачным и унылым, но и призрачным. Наша дружная троица выглядела в этой бело-серой дымке как привидения, причем Пугало благодаря своей драной шляпе и алому мундиру казалось самым величественным, а я, слишком уставший и продрогший, самым жалким.

Проповедник, да благословят его все те святые, которых он поминает по сто раз на дню, на этот раз удержался от комментариев и не стал меня доставать тем, что я полез в горы и теперь расплачиваюсь за свое решение. Подъем, в другую погоду не такой уж и трудный, занял у меня гораздо больше времени, чем я рассчитывал, — почти всю светлую часть суток.

Наконец я выбрался на широкую площадку и сел на камень отдохнуть.

— Высоко мы поднялись? — поинтересовался старый пеликан.

Горы скрывались в низких облаках, и у него не было возможности определить, насколько к нам приблизились вершины.

— Не очень, — ответил я ему. — Видишь, вокруг растут буки. Это значит, что мы не преодолели черту леса. Когда он кончится, начнутся кустарники и камни. Луга. Потом снег. Здесь нет даже половины пути. Это была всего лишь самая легкая часть подъема.

Проповедник произнес богохульство, затем покумекал и буркнул:

— Ганс, если он проходил здесь, должен был иметь очень вескую причину для того, чтобы забраться в такие дебри. Но его я могу понять. Вы, стражи, как сумасшедшие собаки, носитесь где придется, и желательно, чтобы было как можно более уныло и опасно. Но клирики! Не понимаю, зачем каликвецам жить в такой дыре! Построить монастырь почти под самым перевалом! Святая Матерь Божья! Здесь же никого, кроме них, нет. Ни паломников, ни нормальных дорог.

— Насколько я знаю, от Дорч-ган-Тойна есть прямая тропа вниз, мимо Зуба Холода, к Вилочкам. Путь занимает неделю, если идти быстро. Монахи ходят там, а не здесь. А паломники им не нужны — каликвецы закрытый орден. Воины церкви. Им ни к чему зеваки и прочие праздношатающиеся. В монастыре изучают церковную магию. Боевую, между прочим. — Я вспомнил, как брат Курвус зацепил меня своим волшебством, когда я убегал от страг.

— И ты считаешь, что тебя-то там примут с распростертыми объятиями.

— Братство никогда не ссорилось с ними. У них нет причин отказывать стражу, идущему к перевалу.

— Ну-ну. Не все каликвецы могут быть такими, как брат Курвус. Как не все инквизиторы такие, как отец Март.

— Мне ли этого не знать, приятель. — Я вновь встал на ноги. — Сегодня не собираюсь ночевать у реки, я и так достаточно продрог. Пойдем поглядим на эти чудесные буки. Быть может, нам удастся развести костер, и Пугало расскажет какую-нибудь занимательную историю. А то только мы с тобой разговариваем.

Проповедник радостно осклабился, словно услышал какую-то великолепную шутку. А Пугало равнодушно показало нам кукиш. Оно совершенно не собиралось изменять своим привычкам.

Утром все стало иным. Было ясно, тепло, насколько это можно сказать про осень, облака разошлись, открыв вершины.

В буковом лесу властвовала тишина, множество ручьев оказались забиты опавшей листвой и разлились, подтопив небольшие низинки, деревья были зелеными из-за лишайника, который рос на их искореженных, ветвистых стволах. Тропа петляла между ними, все время поднимаясь вверх по склону.

Когда я наконец завершил подъем, на фоне пронзительно-ясного голубого неба появились снежные пики, главным из которых был Зуб Холода.

— Святые угодники! — всплеснул руками Проповедник. — Какая дьявольская красота!

Одна из высочайших вершин горного хребта стояла обособленно. Больше всего она напоминала четырехгранную пирамиду с отвесными стенами, на которых с трудом задерживался снег. Серо-красная, выщербленная, с острыми гранями, она довлела над долиной.

— Пойдем, — сказал я.

— Погоди! Дай полюбоваться!

— Сто раз успеешь. Ты будешь видеть ее все следующие дни. И с каждым разом она будет казаться все выше.

— А Монте-Роза?

— Мы пока еще слишком низко. Ее закрывает вон та похожая на трезубец гора. Нам придется залезть на ее гребень, туда, где кончается лес. Оттуда ты увидишь Монте-Розу, а если повезет, то и монастырь.

Проповедник прикинул на глаз расстояние и застонал.

Путника мы увидели, когда поднимались параллельно слетающей вниз горной речке, гораздо более узкой, чем прежняя, но не менее громкой. Человек в бело-коричневом плаще паломника отдыхал на большом плоском камне. Под ногами у него лежала котомка, у ног — прямой дорожный посох. Крепкий и надежный. С таким легко можно идти в гору и отбиться от разбойника, если умеешь, конечно.

Мужчина был цыганом — смуглое лицо, темные глаза, густые брови и усы, курчавые волосы с большим количеством седины, крестообразный шрам на правой скуле. Яркий, белый, заметный издалека. Такие отметины я знал — подобным образом клеймили цыган в Ольском королевстве, считая людьми второго сорта. Обычно за этим следовала смерть, и чаще всего она оказывалась нелегкой. Шуко рассказывал, что у его отца был точно такой же шрам, и смерти он избежал только чудом, вовремя успев покинуть страну, где через несколько дней после его бегства началась кровавая резня, в которой перебили почти двадцать тысяч из его народа.

269