Страж. Тетралогия - Страница 16

— Остановите молитву. На крыше собора символ Ведьминого яра, а в колоколе — темная тварь.

Надо отдать должное этому священнику. Он не сомневался, не медлил, не расспрашивал подробности. Бросился к центральным воротам, где все было запружено народом, но я уже понимал, что поздно. Он не успеет. Один из монахов побежал вместе с ним, другой остался со мной, все еще стальной хваткой держа меня под локоть, на хитром болевом.

— Пусти! — сказал я, видя, как из-за угла появляется окровавленное и очень довольное собой Пугало. — Это надо остановить прежде, чем сюда налетят души со всего княжества.

Он заворчал, но, слыша, как дружно, в один голос, ахнула толпа у входа в собор, понял, что там все же что-то происходит, и отпустил меня. Я бы мог ему сказать, что ворота собора, скорее всего, стремительно зарастают кирпичом, но он уже и сам видел, как это происходит с витражными окнами и маленькими калитками.

Я вырвал из его рук свой кинжал и кинулся туда, где из стены торчали вбитые стальные скобы. Лез я как заправский матрос, и Пугало, следившее за мной снизу, становилось все меньше и меньше. Колокол бил, не переставая, и было понятно, что подчиняется он отнюдь не воле звонаря. Его громкий гул разносился по всему Виону, и мне казалось, что с каждым ударом я рассыпаюсь, словно песочный домик.

Ведьмин яр — высшая магия колдунов. Огромный, требующий колоссальных сил, времени и точности написания символ, созданный лишь для того, чтобы призвать к тому месту, где он нарисован, как можно больше злобных душ. Колокол, в который вселили нечисть (и глупости то, что действительно крупная нечисть боится колокольного звона), служит в данном случае призывом.

Идеальное убийство. И страшное. Все, кто сейчас находится в соборе, обречены. Потому что церковная магия слишком медлительна, чтобы справиться с душами, которые хлынут из мрака. Именно поэтому подобными сущностями занимаемся мы, стражи.

Набат грохнул над головой так, что я оглох. На кураже я забрался выше всех городских зданий, исключая шпили соборов и церквей. В отличие от Проповедника, я не боялся высоты, а то бы уже давно грохнулся вниз. Опоры здесь почти никакой не было, а скобы успели проржаветь. Я бы с радостью поменял этот путь на тот, что должен проходить внутри собора, по спиральной лестнице, ведущей прямо на звонницу. Но выбирать не приходилось.

Когда я перевалил через высокие каменные перила, оказавшись рядом с гудящим колоколом, то, кажется, оглох второй раз, и теперь навсегда. Его мерные, ритмичные удары лишили меня слуха. Звонари были мертвы, и колоссальный предмет раскачивался сам по себе. С двух сторон ко мне потекли два худых, тонких, словно истаявших, существа. В них с трудом можно было узнать человеческий облик, который они когда-то носили.

Я выкрикнул слова, не слыша себя, махнул рукой, и первый худяга споткнулся и упал. Второй едва не сцапал меня, но мне удалось воткнуть в душу кинжал и выпить ее прежде, чем он смог меня коснуться. Однако первый уже ловко, точно пружина, вскочил — лишь для того, чтобы на его плечи обрушилась тяжеленная молитва того самого молодого инквизитора, который задавал мне вопросы.

Пес Господень последовал за мной, бледный и взмокший, едва-едва перебрался через преграду, мешком упал на пол. Он, как и я, знал — колокол первопричина всех бед. Если его уничтожить, Ведьмин яр потеряет большую часть своей силы, души исчезнут, а с остальным можно будет справиться без особых проблем.

С тех пор как начался звон, прошло, наверное, минуты четыре. Вокруг звонницы уже вились первые души — серые размытые пятна, постепенно собирающиеся в воронку, которая вот-вот должна была прорваться и уйти сквозь крышу вниз. Туда, где находились люди. У меня никогда не хватило бы сил уничтожить всех тех, кто пришел на зов.

Я бросился вперед, в воздухе рисуя кинжалом фигуру за фигурой. Но черный ореол вокруг потемневших бронзовых стенок не рассеялся, а, казалось, наоборот, сгустился. В отчаянье я ударил по нему кинжалом, но не тут-то было. Сильный толчок в грудь был таким, что не поймай меня инквизитор, лететь бы мне до брусчатки всю высоту звонницы.

Он что-то мне прокричал, но, разумеется, я не услышал. Священник отстранил меня, опасно близко подошел к гигантскому колоколу, молитвенно сложил руки и, закрыв глаза, опустил голову. Я увидел, как нечто зашевелилось в глубине бронзы, словно в ней ему стало тесно. Мелькнул лохматый локоть, появились и исчезли наполненные ненавистью и злобой алые глаза. А затем черная пелена, окружающая бронзовый монолит, пошла трещинами и лопнула, словно яичная скорлупа.

В чем Святой курии не откажешь, так это в том, что она знает, как поступать с бесовским отродьем. Мы ударили одновременно. Я — кинжалом, инквизитор — размашисто перекрестив и щедро облив текущей из распятия лучистой божественной благодатью.

Клинок вошел в бронзу, словно та была живой плотью. Такой же мягкой и податливой. Колокол содрогнулся и выплюнул из себя темно-коричневое, лохматое, дурно пахнущее, похожее на паука и одновременно на собаку существо. Оно щелкнуло страшенной пастью возле моих ног, едва не откусив голень, и взвыло так, что даже я, будучи совершенно оглохшим, его услышал.

Демон ревел и бился в судорогах, обливая площадку звонницы черной кровью, хлещущей из раны, оставленной моим кинжалом. Кровь на солнечном свету бурлила, шипела и испарялась. Инквизитор отодвинул меня, указав кивком головы в сторону лестницы, и, не дрогнув, возложил руку на голову адова отродья. Его длинные, тонкие пальцы впились в жесткую шерсть подобно клещам. На этот раз силу молитвы священника почувствовал даже я.